причин, также в значительной мере спекуляцией, охватывающей наиболее широко заготовительные рынки (мука, растительное масло, кожевенное сырье и полуфабрикаты, шерсть, пряжа и т. д.), — докладывал зампред ОГПУ Генрих Ягода. — …Здесь нужно применение быстрых репрессий, производящих на рынке немедленное оздоровляющее влияние»[609]. Полемика вокруг аграрного вопроса шла не о том, проводить или не проводить коллективизацию, а об оптимальном соотношении репрессивных и экономических мер при ее осуществлении.

Молотов вспоминал: «До XV съезда мы с Бухариным вырабатывали все решения по коллективизации, я был докладчиком, подготавливали этот проект. Потом переделывали, изучали трое: Сталин, Бухарин и я»[610]. Тезисы были поддержаны единогласно, то есть выражали редкий для 1920-х годов образец консенсусного документа. Что же объединяло тогда руководство партии? В результате Октября и последовавшей «аграрной революции наша деревня осереднячилась». Однако в условиях нэпа стал нарастать процесс расслоения, приводящий к росту прослоек кулачества и сельскохозяйственного пролетариата. Задача партии в этих условиях состояла в том, чтобы «противопоставить развитию капиталистических элементов развитие социалистических элементов»[611].

Как это сделать? Выход виделся, как сформулировал на съезде Сталин, «в переходе мелких и распыленных крестьянских хозяйств в крупные и объединенные хозяйства на основе общественной обработки земли, в переходе на коллективную обработку земли на базе новой высшей техники»[612]. Молотов в заключительном слове констатировал, что «задача перехода от индивидуального мелкого хозяйства к крупному коллективному земледелию, эта основная задача, судя по выступлениям товарищей, целиком одобряется съездом». Отказ от нэпа не предлагался. «Этой политики мы придерживались, придерживаемся и будем придерживаться, пока существует мелкое крестьянское хозяйство». Форсировать процесс социалистического преобразования деревни он тоже не считал необходимым. «Требуется немало лет для того, чтобы перейти от индивидуального к общественному (коллективному) хозяйству», — говорил Молотов.

В то же время, и в докладе это прозвучало наиболее отчетливо, столкновение с кулачеством воспринималось как неизбежность.

— Вопрос о переходе к крупному общественному хозяйству — вопрос классовой борьбы в деревне. Зажиточно-кулацкая верхушка в своей массе не может сочувствовать этому делу. Но мы должны найти и найдем сочувствие у огромной, у преобладающей массы деревни, у середняков и бедняков, и должны опереться на их добровольное согласие, поддержав рядом мер соответствующую инициативу крестьян[613].

В докладе Молотова на XV съезде впервые была предложена некоторая система аргументации в пользу того, что еще чаще называлось кооперированием, нежели коллективизацией. Во-первых, налицо были малоземелье подавляющего большинства крестьян и чересполосица. Во-вторых, Молотов делал упор на неспособность мелких хозяйств (да и относительно крупных тоже) поднять решение задачи даже не механизации сельского хозяйства, а «ликвидации безынвентарности и безлошадности». В-третьих, речь шла о необходимости повышать рентабельность аграрного производства, которое в огромной массе не приносило прибыли и работало себе в убыток. «В 8 миллионах наиболее слабых крестьянских хозяйств даже применение лошади сейчас нерентабельно, даже хороший плуг в некоторой части хозяйств не окупает себя целиком, не говоря уже о том, что он недоступен для наиболее слабых хозяйств, а сельскохозяйственные машины — жатка, сеялка и молотилка всех сортов — они совершенно нерентабельны». Только за этим следовал аргумент из арсенала политической экономии, а не чистой экономики: «На стороне зажиточно-кулацкой части деревни лежат сейчас преимущества более крупного хозяйства, а потому он экономически бьет маломощное и среднее хозяйство. Вот в этом основное экономическое противоречие нашей деревни, из которого мы должны найти во что бы то ни стало выход, выход для бедняка и середняка». Способ продвижения в деле кооперирования Молотов описывал следующим образом:

— Убеждение плюс поощрение пролетарским государством элементов развивающегося крупного общественного крестьянского хозяйства — вот наш метод коллективизации деревни… Никаких фантазий, никакого принуждения в отношении крестьянина при переходе к крупному хозяйству мы не можем допустить. Но этот переход уже рвется из всех пор социальноэкономического развития деревни.

Под бурные аплодисменты вставшего зала Молотов закончил свою речь выражением уверенности, что «союз рабочих и крестьян осуществит свою основную задачу: не будет ни рабочих, ни крестьян, не будет классов в нашей стране, а все мы станем членами единого социалистического общества»[614].

Курс на коллективизацию был взят. При этом Молотов выступил как больший энтузиаст кооперирования, чем другие докладчики. При всех призывах к «осмотрительности, осторожности, неторопливости, постепенности», он был единственным, кто говорил о хороших перспективах «обобществления крупного сельского хозяйства не когда-нибудь, через десять лет и больше, а сегодня, теперь же, на наших глазах, в наших условиях»[615]. Ни сроков, ни форм осуществления коллективизации съезд не устанавливал. Равно как не предусматривал проведения никаких чрезвычайных мер в деревне. Жизнь и политическая практика внесли немедленные коррективы.

22 декабря 1927 года на первом же заседании избранного после съезда состава ПБ было принято решение: «Назначить завтра, 23 декабря, в 11 часов утра внеочередное заседание Политбюро для обсуждения вопроса о хлебозаготовках и экспорте хлеба»[616]. Группа высших руководителей направлялась по регионам в качестве уполномоченных ЦК по хлебозаготовкам. Молотову, как полагается, выпал самый ответственный участок — Украина, на которую приходилось 37 процентов общего плана хлебозаготовок. Точнее, незаготовок, поскольку к 1 декабря годовое задание было выполнено всего на 51 процент. 28 декабря Молотов сел на поезд и следующие десять ночей провел в спецвагоне вместе с небольшой группой ответработников, председателем Хлебопродукта Лобачевым и охраной.

В Харькове 30 декабря Молотов собрал заседание Политбюро ЦК КПУ, устроил разнос местному начальству во главе с Кагановичем и добился принятия нужных постановлений. «По линии снабжения деревни промтоварами было решено: не менее 80 процентов всех товаров, поступающих в ближайшие месяцы, отправлять на село; выделить особый фонд сложных с/х машин и двигателей в размере 40 процентов общего их количества для продажи за наличный расчет; Наркомторг и кооперативные органы обязать распределять товары по районам в прямой зависимости от количества заготовленного хлеба (не допуская товарообмена). По линии финансовых мероприятий: срочное взыскание всех причитающихся с крестьянства платежей (сельхозналог, госстрах, недоимки); срочное проведение самообложения на местные нужды деревни на основе нового декрета…» Разнос сочетался с посильной помощью. Политбюро КП(б)У просило Центр «в связи с усилением хлебозаготовок на Украине» выделить дополнительное количество сельхозмашин по импорту. Молотов внес соответствующее ходатайство на союзное Политбюро, и уже 5 января 1928 года было принято постановление о дополнительном импорте тракторов на сумму в 5 млн руб. в качестве развития хлебозаготовок»[617].

Из Харькова путь Молотова лежал в Мелитополь, и там он сильно испортил местному начальству новогоднее застолье. Слово Батраку: «Наговорил им Вячеслав Михайлович очень много горьких истин. “Вы сидите на хлебе, а рабочие промышленных центров голодают. Вы — не